Можно ли в России устойчиво и надолго снизить ставку?
Вероятно, нет.
В России с 2024 года поддерживается аномально высокая реальная процентная ставка, балансирующая около 10%, причем снижение КС с 21 до 16% было синхронизировано с замедлением инфляции, т.е. реальная ставка остается практически постоянной плюс-минус 10% - выше, чем где либо среди крупных стран и выше, чем когда либо в России (на протяжении более 12м).
Казалось бы, инфляция практически около цели, бизнес задыхается от высоких процентных расходов – может быть «спустить пар»?
Чтобы победить инфляцию, нужно увеличить предложение товаров. Чтобы увеличить предложение, нужны инвестиции, но инвестиции задушены жесткой ДКП.
Не считая налогово-тарифной подстройки (условно разовые эффекты), какие долгосрочные ограничивающие факторы?
Гипотеза заключается в том, что в нынешней конфигурации любое снижение процентной ставки и закрепление относительно мягкой ДКП (реальная ставка около 4-5% в среднем за 6м) неизбежно приведет к ускорению инфляции и как следствие необходимости выходить на новый цикл ужесточения с гораздо более жестком амплитудой, чем в предыдущем цикле (от 21% в прошлом цикле до 23-25% в следующем цикле, далее 27-30% и так далее по нарастающей).
Другими словами, жесткая ДКП практически навсегда, по крайней мере, в нынешней конфигурации.
Так что за конфигурация?
Фискальная доминанта. Государство через бюджетный импульс и расходы на ВПК вливает в экономику колоссальный объем ликвидности. Военная экономика генерирует высокие доходы (зарплаты военным, работникам ВПК), создавая мощный платежеспособный спрос, не перекрываемый ростом предложения товаров и услуг в гражданском секторе (потребительский сегмент и корпоративный).
Ресурсный тупик.
Мягкая ДКП в условиях дефицита кадров трансформирует кредит не в новые заводы, а исключительно в инфляцию издержек через механизм «зарплаты-цены», усиливая конкуренцию бизнеса и государства за кадры. Некому строить заводы, дороги, инфраструктуру и так далее.
Концепция инвестиционного цикла работает в условиях открытой экономики и при профиците рабочей силы, как в Азии, но не в России (рекордно низкая безработица при негативных демографических тенденциях, масштабном рекрутировании на нужды СВО и неравномерных волнах эмиграции при нестабильной иммиграции из стран бывшего СНГ).
К этому накладывается ресурсные ограничения из-за санкций (множественный запрет критического импорта) и вытеснение материально-технических и трудовых ресурсов из гражданского сектора в государственный (в основном ВПК).
Технологическая изоляция:
чтобы расширить предложение, нужны инвестиции в технологии. Но доступ к передовым технологиям закрыт санкциями, внутренняя наука не покрывает и 10% от необходимого замещения, а инвестиции подавлены высокой ставкой, т.е. замкнутый круг.
Совокупный спрос, накачанный бюджетными деньгами в 2023–2025 годах, превышает производственные возможности экономики. Денежная масса удвоилась, тогда как предложение в гражданском секторе по многим позициям сократилось или незначительно выросло (весь чудодейственный эффект роста ВПК практически в полной мере за счет государства).
Снижение ставки воздействует через два базовых канала: кредитный и денежный, что приводит к активизации агрессивного паттерна кредитования, что конвертируется в потребительский спрос или инвестиционный спрос (конкуренция за ресурсы между бизнесом) и «расшивает» срочные депозиты, увеличивая скорость обращения денежной массы.
Этот навес ликвидности не может рассосаться мгновенно, производительность труда не может вырасти внезапно без технологий и науки, а внешние ограничения приводят к росту издержек и снижению эффективности (усложненная и увеличенная в цене логистика, финансовые и страховые расходы на компенсацию рисков контрагентов, увеличение цепочки посредников, риски срыва сделок и т.д).
Банк России вынужден играть роль «контрбаланса», стерилизуя избыточную денежную массу из обращения, принудительно ограничивая кредитную активность в надежде, что эффекты самоподстройки спроса и предложения рано или поздно выровняют дисбалансы.
