Прослушал альбом "Ой, то не вечер..." (второй из "разинского" цикла, сопровождающего выход романа "Тума" Захара Прилепина и спродюсированный самим Захаром и группой "Лампасы") и задумался по касательной - а чем, собственно...

Прослушал альбом "Ой, то не вечер... " (второй из "разинского" цикла, сопровождающего выход романа "Тума" Захара Прилепина и спродюсированный самим Захаром и группой "Лампасы") и задумался по касательной - а чем, собственно, "Тума" отличается от классической тройки "разинских", XX века и советского времени, романов? (в своё время не проговорил в рецензии, писавшейся по горячим следам первого прочтения).

Идея на поверхности, конечно, но вполне себе яркая. Помимо очевидных дара и мастерства, огромного военного и гражданского опыта, собственных драм и травм, продвинутых литературных техник, неизвестных предшественникам источников, Захар вносит в свой разинский эпос чисто казачью историю. В качестве центрального элемента и несущей конструкции.

Речь не о казаках в качестве персонажей (это, конечно, было), но о самом бытийном укладе, образе жизни и мышления, опрокинутых в ландшафт, менталитете, духе, равно способном к государственному строительству и беспощадному разрушительному бунту.

"Разин Степан" Алексея Чапыгина; замечательного этого писателя интересует прежде всего тёмная магия (в т. ч. языковая) XVII русского бунташного века (не случайно роман начинается "Медным бунтом"), дороги и судьбы "гулящих людей", Разин - гений времени, но не места и сословия.

У Степана Злобина - добротный соцреалистический эпос, избыточная подчас беллетризация тезиса советской историографии о "крестьянской войне" и заслуженная в данном контексте Сталинская премия первой степени.

Василий Шукшин, "Я пришёл дать вам волю". Как я уже говорил, Василий Макарович торопился с фильмом о Разине, вымаливал его у судьбы и начальства, переписывал сценарий в роман, добирал эмоциональной публицистикой в ущерб художественности. И в "Я пришёл" ощущаются торопливость, сбивчивая мольба, задыхание и, увы, общая неосуществлённость. Там нет географии (Дон и Волга - умозрительные артерии на политической карте современной Шукшину страны), и, по большому счёту, истории. Не говоря о казачестве.

Безусловно, был писатель, осмысливший казачий феномен, сомкнув социально-географическую горизонталь с вертикалью исторической метафизики. Это Михаил Шолохов, однако он описывал горький финал явления, и на понимании этого конца, по сути, надрывается как писатель. Захар показывает и объясняет начало.

Любопытно, что современные казаки (будем считать, что возрождающиеся) подобные вещи чувствуют остро; и, восхищаясь "Тумой" (ну хорошо - отдавая книге должное), искренне досадуют, что такую вещь написал автор, чуждый им по мировоззрению - левак, советский империалист, категорический оппонент даже сколько-нибудь минимальных форм сепаратизма.

Вспомним Ленина о Льве Толстом: "до этого графа настоящего мужика у нас в литературе и не было". Владимир Ильич понимал в русской литературе и её парадоксах. Собственно, она вся из них и состоит.